Я родилась в конце семидесятых. Мама и папа пропадали на работе. Я, болезненный ребенок, совершенно не приспособленный к детскому саду, была отправлена к бабушке в деревню, в ее старенький дом.

Этот дом — не просто жилище, это мое внутреннее пространство, особый способ мышления. Изба с ее укромными углами сформировала во мне тягу к одиночеству и закрытость, но в то же время пробудила любовь к сказкам и рассказам о деревенском быте. Русская печь, полная тепла и тайн. Сени, хранящие прохладу и тишину. Темный чулан — вместилище бессознательных страхов. За печкой — место, где можно спрятать от посторонних глаз свои тайны и горести. Кухня, где бабушка жарила картошку на круглой черной сковороде, наполняя дом аппетитным ароматом. Комната, где старый проигрыватель крутил пластинки, а стены были оклеены вырезками из журнала «Советский экран».

Я выросла и стала одержима идеей воссоздать этот дом по памяти. Мне казалось, что если я смогу вернуться туда — значит смогу вернуть себе себя. Но я заблудилась в его комнатах и коридорах, и мое сознание до сих пор бродит там. У кого-то — чертоги разума, а у меня – бабушкин дом, ставший навязчивой идеей. Убежище, которое обернулось ловушкой. Я застряла в прошлом.

Место памяти и скорби — здесь, в груди.

У памяти есть свое место, и для меня оно — здесь, под ребрами. В клетке, где живет душа. Там, где при воспоминании о доме и родных сердце сжимается от тоски. Грудная клетка стала для меня символическим местом памяти, своего рода мемориалом, хранящий ностальгию по несбывшемуся, но в то же время — предостережение: память может стать клеткой, ловушкой, запускающей механизм бездействия и отчаяния.

Грудная клетка, в контексте этой истории, перестает быть просто анатомическим каркасом. Она превращается в метафорический контейнер, убежище для хрупких воспоминаний. Ребра — словно костяной корсет, сдерживающий бурю эмоций, но в то же время усиливающий их резонанс. Текстиль здесь – своеобразная кожа, обволакивающая и скрывающая внутреннюю уязвимость. Он драпирует грудную клетку, создавая иллюзию защиты, но одновременно подчеркивая ее хрупкость и беззащитность. Это и смирительная рубашка и теплые воспоминания о бабушкиных вещах, хранящих ее запах.

Текстиль, этот, казалось бы, мягкий и уютный материал, неожиданно превращается в орудие заточения. Воспоминания становятся клеткой, удерживающей в прошлом. Объект, созданный для защиты, оборачивается средством манипуляции. Это напоминание о том, что убежище может легко превратиться в ловушку, а память — в тюрьму.